Итоговый пост и благодарности

[Улица Мимоз]

Дорогие друзья, фест окончен. Огромное спасибо всем, кто принес работы!

Список подарков:

Достать из-под земли, фик, Рокэ Алва/Валентин Придд; автор Сфитризир
Картинки для герцога Алвы, арты, разные персонажи; автор Ystya
Каждая карта пуста, фик, Рокэ, Ричард; автор Персе
Подарок, фик, Ричард Окделл, Рокэ Алва, ожп; автор Enco de Krev
Долг оруженосца, фик, Рокэ Алва, Ричард Окделл; автор Terence Fletcher
Перекидной скрапбукинговый блокнот, хэндмейд, Рокэ Алва; автор <S>
Мистерия, фик, Марсель Валме, Рокэ Алва; автор Mutineer

Первому маршалу желаем удачного выхода обратно, а всех авторов, читателей и комментаторов феста еще раз благодарим за участие!

---

[Mutineer]

Название: Мистерия
Размер: мини
Тип: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Марсель Валме, Рокэ Алва
Жанр: повседневность)
Описание: с Днём рождении, дорогой маршал! <3
Предупреждение: постканон, всё-хорошо-АУ

В такие скучные дождливые вечера ни в коем случае нельзя оставаться дома.
Что может быть глупее, чем в очередной раз запираться в собственном кабинете с вином и гитарой, когда у прелестной Марианны есть и вино, и гитара, и ещё морискиллы, карты, роза в декольте... Хотя простите, роза отныне принадлежит Эпинэ. Но и без розы в доме Капуль-Гизайлей скучать не приходится, особенно если пригласить парочку-другую философов, а потом отдать их на съедение Котику.
Рокэ утверждал, что не собирается сидеть дома. То есть он обещал приехать — и, как всегда, воспользовался доверчивостью своего офицера для особых поручений, сказал, что заезжать за ним не надо — и не явился!
Возмущение Марселя было коротким и бурным. Котика пришлось оставить в обществе его возлюбленной ливретки, перед остальными извиниться. Марианна велела без Первого маршала не возвращаться (надо ведь рано или поздно исполнить и это обещание?). Пришлось под дождём ехать на улицу Мимоз, где Хуан, не моргнув честным глазом, сообщил, что соберано нет дома.
— Я подожду, — так же не моргнув глазом, сказал Марсель. — В доме. Вы ведь не хотите, чтобы я окончательно промок, простудился и погиб на пороге у соберано? Не соберано, так папенька может обидеться. И, будьте любезны, пусть согреют вина.
Хуан, с которым они не так давно (или очень давно, но такое не забывается) дрались плечом к плечу, обалдело вытаращился.
— Рэй Эчиверия говорил, что я могу попросить всё, что захочу, — подмигнул ему Марсель. — А я хочу согреться.
— Вы просили уже раз четыреста, — буркнул Хуан. — Но от этого наш долг перед вами не становится меньше.
Беднягу захотелось хлопнуть по плечу, но Марсель удержался, хватит пугать кэналлийцев.
Насвистывая романс, Марсель вручил конюху поводья и направился к крыльцу, ожидая, что кэналлийцы в приступе отчаяния начнут стрелять ему в спину, но те вовремя вспомнили его прошлые заслуги и решили воздержаться. А может не захотели пачкать остатки желтеющего газона.
Что соберано дома, стало понятно ещё на лестнице. Манеру его игры на гитаре не спутаешь ни с какой другой. Да и кто в этом доме, кроме него, станет мучить несчастный инструмент? Марсель пожалел, что не прихватил с собой лютню. А лучше сразу Котика. Они могли бы составить идеальное трио, Коко лопнул бы от зависти вместе со своими морискиллами.
Алва был не только дома и с гитарой, он ещё и пил, и Марсель обиделся.
— Я жду тебя у прелестной Марианны, в этой обители света и лёгкости нравов... и бытия! А ты?!
— А я пью, — сказал Рокэ, протягивая Марселю бутылку. — Бокал... где-то.
— Ты говорил, что где-то есть всё, надо полагать, бокалы тоже, но я приехал не за ними, а за тобой. Чтобы отвезти тебя туда, где тебя нет.
Рокэ потянулся с грацией засидевшегося хищника и, взяв щипцы, поворошил поленья в камине. Ни теплее, ни светлее не стало, и Рокэ вернулся к вину, но бутылка оказалась пустой.
— Я помню, ты рассказывал про материалистов. Так вот, будь я твоим волкодавом...
— Мой волкодав на меня не нападёт никогда, — нагло перебил Марсель. — Свои, как ты понимаешь, своих же не едят, иначе какие они к кошкам свои. А ты ешь сам себя, но я не понимаю, почему. Ведь всё было хорошо?
— Было. И будет, — пообещал Алва. Он казался здоровым и даже, насколько это для него возможно — весёлым. То есть грозился покусать, но даже не показывал зубы. Пока. — Но сегодня такой уж вечер. С такими вечерами можно или смириться, или взвыть.
— В такие вечера нельзя сидеть дома, — возмутился наконец Марсель. Эта фраза вертелась в голове примерно с обеда, и наконец он нашел себе слушателя. И заодно бокал. — Но пока я тебя ловлю, вечер начинает переходить в ночь, а это уже никуда не годится.
— Именно в такие вечера дома и сидят, — объявил Рокэ, бездумно перебирая струны.
— Мы опоздаем на концерт, если ты не отложишь эту... это... Рокэ!
— Всё в порядке, — Алва усмехнулся, взял несколько аккордов, явно не собираясь откладывать гитару. Вообще ничего не собираясь.
Марсель подсел к нему. Он уже понял, что приехал напрасно, и в то же время — не напрасно. Если бы Рокэ действительно хотел побыть один — он мог бы вытащить пистолет, а нарушать его одиночество Марсель привык с самого начала. Это было предопределено, ещё когда он остался коротать ночь в развалинах, и потом, когда Алва только и делал, что молчал, а Марселю приходилось говорить за двоих.
— Ты прав,- похвалил Алва, открывая следующую бутылку и разливая в этот раз уже в два бокала. — Как ты с такой мимикой стал послом?
— Я же не... не Иноходец, — возмутился Марсель. — Котика не испугало накладное брюхо, потому что он любит меня не за него, а за...
— Пряники, — подсказал Алва.
— Вот. А ты, в свою очередь, не должен даже пытаться читать по моему лицу, это тянет за собой разные недоразумения, вроде того, которое произошло, простите, в Ракане. И с Раканом. Он тоже недоумевал, как меня занесло в твои офицеры по особым поручениям, ведь на войне, о ужас, иногда стреляют.
— Ты мог бы просто сказать, что это неудачная шутка, — поморщился Рокэ. — Когда ты так много болтаешь, я начинаю беспокоиться. Не за тебя, за себя. Ты всегда очень много говоришь, если думаешь, что со мной что-то не так. А я просто собирался спеть.
— На кэналлийском? Если да, то учти, я теперь понимаю почти всё. Особенно ругательства.
— Ругательств не будет, — пообещал Алва, — и кэналлийского тоже. Кэналлийским будет вино, а его в моём доме сколько угодно. Может быть, принести тебе белого?
— Хуан обещал принести тёплого — и куда-то запропастился.
— Хуан не дипломат, зато помнит, какой завтра день, — туманно объяснил Рокэ. — И помнит о том, что мои пистолеты всегда заряжены.
— Звучит как-то двусмысленно, — пожаловался Марсель. — Здесь точно нигде не прячется дама?
Он заглянул под скатерть, но ни дамы, ни хотя бы голодного Котика там не было.
— Ни дамы, ни, прости, другие гости, сегодня не предполагались. Но раз уж ты любезно меня навестил... — Рокэ поднялся с такой лёгкостью, словно не пил вовсе, и позвонил. Хуан явился почти сразу, и с вином, от которого одуряющее пахло специями, и с сирыми. Марсель вежливо поблагодарил. Вино согрело наконец руки, а потом и всё остальное.
— Твои родичи знают толк в специях, но папеньке бы не понравилось. Он считает, что специи хороши с мясом, а вино — само по себе.
— Я склонен с ним согласиться.
Марсель пил, Рокэ снова занялся гитарой, и разговор всё-таки прервался. Закрыв глаза, Марсель слушал струнный перебор, и ему казалось, что он снова в Урготелле и снова почти прозевал что-то важное. Почти — потому что это мирная Оллария и всё наконец в порядке...
Алва запел, и обещание своё сдержал — не на кэналлийском.
— Позади меня горит вечер алым,
Растекается костром до Заката.
Никому не стану я больше братом.
А проклятие моё — вам награда.
Песня оборвалась так неожиданно, что Марсель вздрогнул. Алва зажимал струны рукой и смотрел куда-то сквозь.
— Рокэ! — возмутился Марсель. — Это же про Леворукого!
— Воистину. Помните, я говорил вам, что проклят?
— Помню. Кажется, я даже верил, пока вы не вернулись.
Почему они вдруг перешли на вы? Кошки их обоих дери, давно пора привыкнуть. Ко всему.
— Я не вижу крови, рож, столбов и прочих развалин, как и причины для тоски, — окончательно вышел из себя Марсель. — У Капуль-Гизайлей перепела, морискиллы, скучающий Котик и тонто, а вы поёте эту... ересь!
— Вы меня не слушаете, — оскорбился Алва, — а ведь раньше вы верили мне чаще. Уже есть полночь?
— Спросите у Хуана, он не дипломат.
— Ты обиделся, — скучным тоном заметил Алва. Спасибо хоть заметил. Снова встал, в этот раз даже соизволив отложить гитару.
Хуан явился на звонок, но вопросу не удивился.
— Есть, соберано. Било на Святой Мартине только что.
— Тогда пора. Идём, Марсель, я докажу, что зеленоглазый красавец с мечом мне не привиделся.
— Семнадцатое Осенних Волн, — милосердно напомнил Хуан Марселю в спину, и тот едва не проклял себя адуанскими выражениями, недостойными слуха Повелителя Ветров.
— Рокэ, я забыл, — покаянно возопил он, догоняя маршала и пристраиваясь рядом. Идти приходилось быстро, а коридор всё не кончался.
— Я и сам рад был бы забыть, — кажется, Алва усмехался, но понять в полумраке не так просто. — Но забыть о том, о чём тебе постоянно напоминают, невозможно.
— Это ведь прекрасно, когда есть, кому напомнить.
— Смотря о ком речь, — отрезал Алва непримиримым тоном. — Если бы мы говорили о прекрасной даме, я бы не возражал. Но это вовсе не корзина с лилиями или синими розами. Сейчас ты сам всё увидишь.
Алва вдруг превратился в глазах Марселя в какого-то Чёрного гостя. Достойный мистерии персонаж, даже без всяких туник. Кто ещё в этом городе мог бы воздвигнуть вокруг себя стену из жутких легенд, в которые никто не верит, а потом старательно долбился бы в неё лбом? Это не стена даже, это живая изгородь. Вот как человек старательно её и поливает, и удобряет из года в год! Даже жалко... потраченных усилий.
Всё ещё в мистическом образе, Алва пронёсся через холл — и распахнул перед Марселем наружную дверь.
— Если там Леворукий, то мне сначала надо причесаться и поправить манжеты! — запротестовал тот, но ничем потусторонним с улицы не тянуло, только промозглой осенней сыростью. И закатные костры там не пылали.
— Ну же, Марсель, — подбодрил Рокэ. — Там не придётся ничего штурмовать и брать на абордаж, или ты кидаешься вперёд сломя голову, только если высока вероятность эту голову там и оставить?
— Беру пример с тебя, — обиделся в который раз за вечер Марсель и вышел на крыльцо.
Леворукого там не оказалось. Марсель, в общем, не слишком и надеялся.
На пороге сидел котёнок. Совсем маленький, но глаза у него уже открылись и смотрели с любопытством.
— Рокэ! — только и смог сказать на это Марсель. Надо было хлопнуться в обморок, и пусть Алва ловит. Вот же... тварь закатная! Весь вечер пил, пел, довёл мистерию до кульминации, едва не уморил всякими потусторонними ужасами, а тут!
— Если бы я был дамой, — сказал Марсель, — я бы сейчас стукнул тебя веером. Но поскольку в нашем случае это может закончиться дуэлью, я воздержусь. Умирать в твой день рождения — глупо, не находишь?
— Я могу тебя просто ранить, — ухмыльнулся Алва, выходя и подхватывая котёнка на руки. — Идём в дом, тут не Алвасете.
— Пусть согреют ещё вина.
— На двоих.
Марсель не сомневался, что слуги их слышали и вино будет. Это ведь кэналлийцы.
— Ты не забыл, что я как-то раз имел неосторожность стать твоим секундантом? Я не желаю, чтобы меня пол часа гоняли, как несчастного Ги.
— Лучше я буду думать о Леворуком, — признался Алва, — чем об ызаргах, тем более давно мёртвых. Интересно, Леворукий радуется, когда в Закат отправляется очередной ызарг, или убивает его там ещё раз?
— Если он не дурак, а он не дурак, он их запрёт, а ключ скормит закатным тварям, — утешил страдающего маршала Марсель. — Думаешь, он мстит тебе котятами за ызаргов?
— Скорее напоминает о своём существовании, — пожал плечами Алва. — Во всяком случае никаких записок или следов слепых подков он не оставляет. Только котов.
— И давно?
— А который сейчас год?..
— Ладно, понял, давно, — решил не настаивать Марсель.
Они поднялись в кабинет. Там, подтверждая слова Алвы, уже всё было готово. И корзинка, застеленная полотенцем, и даже невероятно трогательный Хуан с блюдцем молока в руках.
— Благодарю, — как ни в чём не бывало сказал Рокэ.
Он то ли продолжал играть свою мистерию, то ли просто не приходил в восторг от маленьких милых зверушек. Нельзя же ко всему относиться так серьёзно, право же! Так и свихнуться недолго. Но одно дело, когда гальтарская чушь доводит до неприятностей какого-нибудь Таракана, и другое дело — твоего лучшего друга.
Блюдечко и котёнок оказались на полу. Некоторое время котёнок пытался понять, в чём подвох, но подвоха не нашел и начал пить, чихнул, фыркнул, распробовал — и дело пошло. Марсель смотрел то на котёнка, то на Рокэ, и умилялся.
— Ты меня чуть в могилу не свёл своими дурными предзнаменованиями, — пожаловался он. — Нет бы сразу сказать всё, как есть! Теперь мы можем поехать к Капуль-Гизайлям? Или начнём лазить в окна?
— Лучше через стены, — совершенно серьёзно сказал Алва. Марсель вспомнил о том, что Алве сначала придётся перелезть через свою собственную стену, но решил промолчать хотя бы об этом.
— Вы настолько не любите котов?
— А вы?
— Я пока не могу определиться, но собаки мне решительно ближе. Хотя у Эпинэ была крыса, а их тоже не принято носить за пазухой, особенно в обществе дам.
Марсель подумал вдруг, как отреагировали бы знакомые ему дамы на появление Рокэ Алвы с котёнком на руках. Наверное, они бы визжали. От восторга. Котята — это оружие против самой неблагосклонной дамы, но зачем соблазнять неблагосклонную даму котами, если можно поехать к благосклонной?
— Так что ты там говорил про стены? — напомнил Марсель. — И куда ты деваешь эти подарки? Я не видел во дворе кошек.
— А куда можно деть подарок Леворукого? — Рокэ широко улыбнулся и даже, невероятно! — подмигнул. — Подбрасываю монахам. Они приживаются, и прекрасно. Например, один из них, точнее, одна, оказалась у Левия. Это была неожиданная встреча, признаться... А ещё одного ты видел. Раз уж тебе вспомнилась дуэль и ызарги, кота ты тоже можешь припомнить.
Марсель в самом деле вспомнил. Алва утверждал, что задержался поговорить с котом, теперь это перестало казаться выдумкой. Как знать, может быть и правда — поговорили...
— Так мы едем в Ноху? Ночью?
Конечно, после Излома призраков там не осталось, даже Валтазара, но воспоминания ещё свежи и до сих пор не кажутся приятными.
— Помнится, у тебя уже есть такой опыт.
— Тогда со мной была Марианна.
— А теперь — Первый маршал Талига. Разве это не прекрасно?
— Прекрасно, — согласился Марсель. — Возьмём Ноху на абордаж. Но учти, я могу петь.
— Я тоже, — согласился Рокэ. — Но не раньше, чем мы вернёмся. — Он взял с кресла мундир и перевязь. — Поехали. Не ты ли говорил, что в такие вечера дома делать нечего?
Загнанный в угол Марсель ухмыльнулся и с готовностью подхватил наевшегося котёнка под шелковистое пузо.

---

Перекидной скрапбукинговый блокнот

[<S>]

Только начала учиться делать такие блокноты, а тут — открытка с синим вороном. Возникла мысль когда-нибудь сделать вороний блокнот, я ее озвучила другу, друг уговорил сделать алвовскую книжицу для этого феста. И вот.=)

смотреть

форзац и первая страница

в тему короны + конверт (поскольку у меня был давнишний персонажный штампик, решила использовать его как «клеймо мастера»)

страничка-конверт со стороны попытки восковой печати

Росио и кошмары

Против ветра — легко, маркиз Алвасете. Проживете за шестерых?(с)

маска-платье-чулки-шрамы — он бывает и таким

личная жизнь — такая личная

Старый парк...

...и прочие кусты заросли

дора Долорес с сыном во чреве и гранатами; Рокэ в образе Черного Гостя

Окружающая красота неуют усугубляла, но деваться от нее было некуда – вблизи был Рокэ с розой, вдали – горы.(с)

мелочевка (включая темы алкоголя, благовоний и чулок)




стратегия и тактика, море и суша

шадди на песке; шадди, морисский рецепт (с чесноком)

струны и цитаты

пернатый виновник шалости + задний форзац

@темы: рукоделие

---

в подарочную корзинку для Рокэ Алварыча))

[Terence Fletcher]

Название: Долг оруженосца
Жанр: общий, флафф
Категория: джен
Рейтинг: G
Персонажи: Рокэ Алва, Ричард Окделл
Размер: ~1600 слов
Дисклеймер: стандартный
Краткое содержание: за неимением формальных обязанностей, Дик придумывает свои.
Предупреждение: по случаю праздника оба слегка ООСят)

— Я не уйду!
Дик прекрасно сознавал, что выглядит нелепо, стоя вот так, насупившись, руки в бока, посреди кабинета своего эра, точно в центре морисского ковра. Ему уже дважды приказывали уйти, и уже дважды он отказывался, но, Разрубленный Змей, он не мог, не должен был уходить сейчас!
— Я не уйду, монсеньор, я же вижу, что...
— Что вы видите?
— Что вам плохо!
В самом деле, это трудно было не заметить. Когда Дик пришел, Алва сидел в своем кресле возле камина, бокал с вином, как обычно, стоял на подлокотнике. Однако то ли из-за того, что этот бокал был почти полон, то ли из-за пламени, пылавшего ярче, чем обычно, Дик заметил, что поза его эра выглядит странно напряженной, а голова склонена слишком низко. В первое мгновение у Дика мелькнула мысль, что эр просто пьян, но он тут же вспомнил, что тот приехал всего полчаса назад, успеть напиться так быстро было невозможно. К тому же бутылки на секретере не были даже откупорены, а та, что стояла на столике возле кресла, оказалась едва початой. Все это выглядело странно, непонятно и очень тревожно, потому что Дик еще не помнил случая, чтобы вино в кабинете его эра задерживалось на свободе так долго.
— Окделл, уйдите.
Он даже не повернул головы, а голос звучал как-то глухо, словно с трудом. Дик еще больше уверился, что прав.
— Нет!
— Нет? Это что, бунт?
— Монсеньор, ну зачем вы… — обиженно проговорил Дик. — Почему вы никогда не можете честно сказать?
— Я всегда говорю честно, Окделл, — усмехнулся Алва, — на свою голову… Хотя стоило бы, пожалуй, соврать, чтобы наконец избавиться от вашего присутствия.
— Всегда? — переспросил Дик, сделав вид, что не заметил вторую часть фразы. — Раз всегда, то скажите, что случилось.
— Ничего.
— Вы опять! Хорошо… — Дик помедлил, пытаясь подобрать нужные слова. — У вас что-то болит?
— Да. Совесть, которой нет. Призрачные боли — слышали про такое?
Дик не слышал, но на всякий случай кивнул.
— А еще?
— Вам мало? Кровный враг недостаточно страдает?
Говоря это, Алва слегка дернул плечом, и Дик заметил, что движение вышло непривычно вялым и осторожным. Так вот в чем дело! Эр весь день провел в седле, неудивительно, что у него ноет спина… И плечи, наверное, тоже.
Дик сделал глубокий вдох и решительно шагнул к креслу.
— Монсеньор, когда у отца болела нога, лекарь втирал ему мазь… Это хорошо помогало, правда, и я помню, как он это делал… Можно и без мази, наверное, просто потереть, где болит… Вы позволите?
Алва наконец поднял голову и смерил Дика долгим, ничего не выражающим взглядом.
— Окделл, вы в своем уме?
— Монсеньор, я осторожно, это будет совсем не больно!
Дик чувствовал, что его несет, несет так же отчаянно и бесповоротно, как когда-то в игре, только сейчас на кону стояло нечто большее, чем даже родовое кольцо. Глаза Алвы оставались холодными и нехорошо прищуренными, как бывало, когда он в ярости и не намерен этого скрывать. Дик понимал, что играет на собственную жизнь, но отступать было недостойно.
— Я не причиню вреда, клянусь!
— Что так? Месть уже забыта? — в голосе Алвы мелькнула привычная язвительность, и Дик облегченно выдохнул: насмехаться и убивать одновременно эр не станет.
— Это низко, — твердо заявил он, — мстить сейчас, когда вы… Я потом.
— Какое счастье, — заметил Алва, — а то я уже начал беспокоиться.
Он язвил — язвил совсем как обычно, но сейчас это почти не задевало, — и Дик решился продолжить:
— Так вы позволите?
Алва поморщился, как от зубной боли.
— Это не входит в обязанности оруженосца.
— В них ничего не входит, вы сами говорили, так что…
— Что?
— Просто позвольте мне помочь.
— И тогда вы оставите меня в покое?
— Да. Слово Чести.
Если бы Дик опустил глаза на мгновение позже, то вряд ли заметил бы тот странный блеск, который неожиданно появился в глазах его эра, и который, без всяких сомнений, что-то означал. Дик не успел сообразить, что именно, потому что Алва уже поднимался с кресла.
— Ну, если Чести… Это меняет дело. Леворукий с вами, валяйте, только побыстрее.
— Хорошо! — обрадованно воскликнул Дик. Он так гордился своей победой, что и не подумал этого скрывать. — Вы можете лечь на кушетку?
— Зачем?
Дик слегка замялся.
— Ну, стоя неудобно…
— По-вашему, я уже настолько выжил из ума, что готов повернуться к вам спиной?
Дик растерялся. Ему и в голову не пришло, что его слова можно понять таким образом.
— Да как вы… — начал он и тут же осекся, сообразив, что спорить не стоит. Он мысленно досчитал до четырех, молча отцепил от пояса кинжал и шпагу, затем положил оружие на стол и обернулся: — Нет, монсеньор. Теперь видите?
— Что вы решили удавить меня голыми руками? Вижу.
Дик уже приготовился к новой перепалке и даже было открыл рот, чтобы ответить, но Алва опередил его. Он неспешно приблизился к кушетке, немного помедлив, скинул мундир, и раньше, чем Дик успел закрыть рот, грациозным движением улегся на живот, скрестив под щекой руки.
— Так?
Дик невольно сглотнул.
— Да. — Он опустился на колени возле кушетки, оглядел почти беззащитную фигуру лежащего перед ним человека. Тонкий батист рубашки был чуть влажным меж лопаток, и Дик тронул его пальцами, расправляя складки ткани. — Плечи?
— И спина, — добавил Алва. — Если вас не затруднит.
По-видимому, сопротивляться он больше не собирался.
Дик закатал рукава и задумался. Говоря совсем откровенно, он не особенно хорошо помнил, что делал лекарь с ногой отца — ему самому было тогда лет десять, да и лечение он видел только мельком, — поэтому он втайне надеялся, что Алва скажет, если что-то пойдет не так. Дик и вправду не хотел сейчас причинить ему боль, в конце концов, это действительно была не дуэль, и он сам предложил помощь. Хотя и не вполне отдавал себе отчет, что заставило его это сделать.
Он положил руки на плечи Алвы и осторожно провел вниз, стараясь не давить слишком сильно. Даже сквозь ткань он чувствовал под пальцами упругие, словно туго набитый мешочек, мышцы, острые косточки лопаток и теплую, чуть неровную кожу. Ощущение было странное и незнакомое, как будто Дик касался чего-то запретного, полного скрытой силы, готовой мгновенно вырваться на свободу после первого же неловкого движения. Впрочем, он не сомневался, что так оно и было, и даже из такого положения Алва прекрасно сумеет схватить его, и хорошо, если только схватить.
Однако пока он молчал и лежал спокойно. Дик довел руки до его талии и снова вернулся наверх. На этот раз он позволил себе чуть больше: прижал ладони плотнее и добавил к прямым движениям круговые. Он очерчивал невидимые выпуклости, будто стараясь их разгладить, сводил руки к хребту и вновь разводил их в стороны, кончиками пальцев аккуратно разминал места, казавшиеся особенно твердыми. Он смутно подозревал, что отцовский лекарь действовал как-то иначе, а то, что делал он, больше напоминало ласку, а не лечение, и тем не менее продолжал, пользуясь молчанием Алвы и своей безнаказанностью.
Закончив очередное путешествие сверху вниз, Дик заметил, что объект его стараний уже не кажется высеченным из камня. Мышцы стали ощутимо мягче, напряжение, которое явственно проступало вначале, исчезло. Лица Алвы Дик не видел, а затылок и шея не давали никакого шанса понять, все ли у него хорошо.
— Монсеньор, ну как? — решился наконец спросить Дик.
Ответом ему был то ли громкий вздох, то ли подобие стона, настолько не вязавшийся с обычными резкими и отчетливыми словами, что Дик невольно вздрогнул.
— Вам неприятно?
— Я все еще очень страдаю, Окделл, — пробормотал Алва, не поднимая головы со сложенных рук, — просто ужасно. Продолжайте.
— Может, снимете рубашку?
— Я сказал — продолжайте.
Возразить Дик не осмелился.
Алва снова молчал, дыхание его было ровным, как у спящего, и в какой-то момент Дик лениво подумал, что, если бы их сейчас увидели Люди Чести, то ему никогда не простили бы этой упущенной возможности. От этой мысли он невольно замер: не слишком ли он старался для врага? Долг оруженосца, пусть даже лишенного обязанностей, требовал разделять с господином бой, но значило ли это, что следует участвовать и во всем остальном? «Если эр все делает сам, — наконец твердо сказал себе Дик, — то долг оруженосца — самому решать, когда нужна его помощь». И, что самое удивительное, ему совершенно не было стыдно.
Он продолжал растирать плечи и спину своего эра, пока не начали неметь руки. В конце концов, когда терпеть зуд в запястьях стало уже невыносимо, Дик остановился. Он уселся на ковер рядом с кушеткой и устало прикрыл глаза.
— Ричард?
Алва успел повернуться на бок — абсолютно бесшумно, как всегда, — и теперь смотрел на него. Глаза, в которых не было и капли сна, смеялись.
— Как… как вы себя чувствуете? — неуверенно спросил Дик.
— Превосходно. Вы отлично справились.
Похвала была неожиданной, но Дику показалось, что прозвучала она искренне.
— Правда?
— Конечно, правда, — подтвердил Алва. И вдруг рассмеялся: — Думаю, я сказал бы то же самое, даже если б действительно был болен.
— Что?! Вы не… Вы!..
Обида и возмущение были слишком велики, чтобы Дик смог продолжить. Выходит, он все выдумал, Алва прекрасно себя чувствовал и не нуждался ни в какой помощи, должно быть, он и правда сделан из стали, не знающей боли, он и вправду такой, как о нем говорят! И выходит, все это время Дик просто… Создатель, да это же было почти непристойно!
Дик рванулся, чтобы встать, но Алва успел положить руку ему на плечо.
— Вы были так настойчивы, — мягко сказал он, — что возбудили мое любопытство. Честно говоря, я просто не удержался… Ричард?
Дик недовольно пыхтел, устремив взгляд на свои сапоги. Отвечать ему не хотелось, как не хотелось слышать очередные насмешки, поводов для которых он дал предостаточно. Он не был ни в чем виноват, но чувствовал себя ужасно глупо.
— Вы должны были сказать, — наконец буркнул он.
— И лишить себя такого удовольствия? — мгновенно откликнулся Алва. — Да ни за что.
— Удовольствия? — с недоверием переспросил Дик. — Вам… понравилось?
— Мне понравилось, — серьезно ответил Алва. — Надо будет как-нибудь повторить. Ричард, вы же не откажетесь спасти меня еще раз?
— Вы опять будете притворяться?
— Думаете, стоит?
— Нет, — покачал головой Дик. — Вы можете просто сказать.
— В самом деле. — Алва снова улыбнулся. На его лице все еще было спокойное и чуть лукавое выражение, так не похожее на обычное, насмешливое и колючее, и у Дика вдруг мелькнула мысль, что в этот момент его эр думает о чем-то совсем другом. — Я просто скажу.

---

Мой скромный вклад)

[Enco de Krev]

Драббл написан по заявке, подсмотренной в теме ОЭ-некстов. Прошу прощения у команды, что не состоя в ней, нагло ворую идеи, но, эта показалась мне такой славной, что я просто не смогла пройти мимо)))

Название: Подарок
Автор: enco de krev
Бета: отсутствует
Размер: драббл, 961 слово
Персонажи: Ричард Окделл, Рокэ Алва, ожп
Категория: джен
Жанр: ?
Рейтинг: G
Краткое содержание: один из подарков Рокэ Алве приносит аист.

Первым делом Ричард осознал, что лежит на пуховой перине. Кровать мерно покачивалась, что навевало сладкую дрему, и некоторое время он пребывал на грани яви и грез, то погружаясь в теплые воды сна, то выныривая к мягкому свету. Но в конце концов любопытство возобладало над ленью, и Ричард разлепил глаза. Интерьер каюты — Ричард решил, что это именно каюта, поскольку карета или повозка, раскачиваясь, грохотала бы как четыреста закатных тварей — тонул в белом тумане. Он пару раз сморгнул, но картина от этого не прояснилась: далеко вверху мутным голубым пятном проступал полог, а справа, у самого изголовья, сидел некто, чей силуэт выделялся черным на фоне окна.

— Проснулся, милый?

Голос определенно был женским. Ричард смутился. Не то, чтобы он мог похвастать значительным опытом в таких вопросах, но все же некое представление о том, из-за чего поутру незнакомые эрэа могут называть тебя «милым», у него имелись. Пожалуй, спрашивать, как он очутился на корабле, и не напомнит ли любезная спутница свое имя, сейчас будет не очень вежливо.

Качка прекратилась. Ричард попробовал приподняться на локтях, но у него ничего не вышло. Что-то крепко держало его. Путы? Сердце пронзил страх, по жилам раскатилась холодная паника. Ричард попытался осмотреть себя, но голова была слишком тяжела, чтобы оторвать ее от подушки.

— Что здесь происходит?! — возмутился он, но вместо собственного — низкого! — голоса услышал только негодующий писк.

Святой Алан, что с ним?! Неужели его похитили? Взяли в плен? Чем-то опоили и затащили на корабль, а теперь везут в Багряные земли, чтобы продать на невольничьем рынке! Тогда все странности сразу становились понятными. Его заманили в ловушку! Ричард хотел потребовать от незнакомки объяснений, но язык отказывался произносить членораздельные слова. Нужно подождать, пока из крови выйдет вся дрянь, иначе он даже не сможет проверить, туго ли связан!

— Ну-ну, милый, — заворковала женщина. Над Ричардом склонилось лицо... в общем, довольно симпатичное лицо, но до чего же большое! От изумления он совершенно по-дурацки приоткрыл рот и тут же его захлопнул. Мелькнула мысль, что челюсти столкнулись без привычного зубовного стука, но Ричарду было уже не до этого, потому что совсем рядом прозвучало насмешливое:

— И откуда же он взялся, скажи на милость?

— Подбросили под ворота, соберано. Ни записки, ни вензелей на пеленках. В одеяльце был только медальон.

— Любопытно. Что же, давай посмотрим на нашего гостя.

Переговаривались Рокэ Алва и его верный рабовладелец Хуан. Худшего расклада Ричард даже не мог себе вообразить. Они наверняка выкрали его, чтобы разузнать тайны Альдо! Но Ричард будет тверд и незыблем, оправдывая свой фамильный девиз. Он не признается даже под самыми страшными морисскими пытками. И не попросит пощады. Никогда!

Опора ушла из-под ног, точнее, из-под спины. Ричард напрягся, готовясь стойко терпеть колкости и оскорбления. Он решил во что бы то ни стало молчать, дабы случайно не опозориться с неподобающим писком, и потому лишь надменно поджал губы и бросил гордый взгляд на бывшего эра.

Рокэ Алва тоже был большим.

— Соберано, вы только посмотрите, — защебетала давешняя незнакомка. — Такой хорошенький, светленький, сероглазенький...

— Ага, — странным голосом согласился Рокэ Алва после паузы, за время которой его лицо успело сменить целую гамму выражений.

— Соберано, я могу узнать насчет приюта, — осторожно предложил Хуан.

Ужасная догадка заставила Ричарда оцепенеть. Конечно, существовал крошечный шанс, что все увиденное — эффект зелья, которым его опоили. А может быть, он до сих пор спит? Но стоило взглянуть правде в глаза: если все вокруг внезапно стали большими, это значило только то, что он сам... также внезапно стал маленьким.

Раскачивался не корабль, а колыбелька. Неведомым образом Ричард снова очутился в особняке на улице Мимоз.

— Какие знакомые брови, — протянул Рокэ Алва. — Думаю, называть вас юношей будет несколько преждевременно, а обращение «младенец» мне кажется нелепым. Похоже, придется-таки дать вам имя.

Ричард ощутил, как его предает собственное лицо. Переносицу сдавило, губы задрожали, и комнату огласил душераздирающий детский крик. Все мечты Ричарда, вся прошлая жизнь, обещания, клятвы, привязанности — все пошло прахом. Повелитель Скал, превратившийся в беспомощное дитя, никак не сможет послужить своему анаксу. Катарина Ариго выйдет замуж за другого. Не ждать же ей до сорока пяти, пока Ричард опять повзрослеет? Хотя и Катарина, и Альдо мертвы... Как он мог забыть?

— Не плачь, милый, — его передали с рук на руки. К щеке прижалась теплая и мягкая округлость. — Тебе нечего бояться. Никто не отдаст тебя в приют. Правда, соберано?

Ричард затих, прислушиваясь к ответу. Само то, что его существование теперь целиком и полностью зависит от воли Рокэ Алвы, было невыносимо, но Ричард ничего не мог с этим поделать. Он даже не мог отказаться от унизительной жалости, потому что его тело еще не умело разговаривать!

— Верно. Герб Окделлов не разбит. Если через три года не объявится законный представитель фамилии, я признаю следующим герцогом его бастарда. Ибо никем иным этот ребенок быть не может.

— Ты слышишь? — с искренней улыбкой обратилась к Ричарду незнакомка, как будто и впрямь считала, что младенец способен в полной мере осознать свою удачу.

Но его сейчас волновало совсем иное. Ноздрей коснулся запах, знакомый и вместе с тем давно забытый, обещавший тепло, сытость и защиту. Ричард завертел головой — хотя бы на это он оказался способен! — пока не уткнулся носом в... ой.

— Ты голоден, милый?

Ой. Ой. Ой. Ой!

Женщина отошла за ширму, села в кресло, уложив Ричарда себе на колени, и принялась развязывать тесемки корсажа. Рокэ Алва и его верный работорговец покинули комнату, дверь тихо хлопнула, оставляя Ричарда наедине с неизбежным. Сейчас произойдет катастрофа. То, после чего мир уже не будет прежним. Интересно, если достаточно громко закричать, она уйдет? Он на ее месте ушел бы.

Тем временем женщина уже стянула платье с одного плеча, обнажив... Ричард зажмурился. Она же не знает, что он на самом деле взрослый! О Создатель, какая неловкость! Набрав воздуха в легкие, Ричард закричал так, как будто именно от этого сейчас зависела судьба всех дорогих ему людей. Иного способа воздействовать на окружающих он не придумал. Женщина зацокала языком, снова взяла его на руки. Ричард украдкой посмотрел в щелочку между век на результат своих стараний.

Большая, белая, полная молока грудь неумолимо приближалась.

Начиналась новая жизнь.

@темы: Фанфик

---

[Персе]

Каждая карта пуста

персонажи: Рокэ, Ричард
тип: преслэш
рейтинг: pg
жанр: слайс оф лайф



Алва становится беспокойным, и ни столица, ни опостылевший пост первого маршала, ни ласковые душащие объятия королевы или сухие, сжавшиеся на чётках пальцы Дорака не способны остановить его, помешать, вместить жажду дорожной пыли.

Его желание живёт и ширится в нём с возрастом, всё больше и больше — оно тихое, но могучее, как приливная волна, и Алва прячет его, прячет его очень хорошо; он — обязан, он — главное достояние Талига (нравится ему это или нет); как Ракан, не может и не должен желать шпилей Глэнтайрта, благовоний и усыпанных драгоценностями окладов Багряных Земель, кислого каданского вина, мудрости старух из Тарашшавана. Он не может, но всё-таки желает, и когда ему семь, на похоронах Рубена он берёт в свои ладони безвольную руку отца, словно даёт обет, и торжественно обещает:

— Я пройду по всему миру. Покорю всё, что увижу, и он будет моим. И огромный дриксенский пирог — тоже.

Его отец опускает на него покрасневшие глаза и спокойно замечает, говоря с ним, как с взрослым. Почти как с наследником.

— В таком случае тебе стоит начать прямо сейчас.

Алва думает, что отец прав: ему и впрямь следует поторопиться. И он начинает, спаси Создатель.

К тому времени, как ему исполняется четырнадцать — он лучший целитель в Алвасете. Отец не одобряет, но мать впала в детство и от прикосновения его рук ей становится лучше. Он управляется с повязками и тинкурами так же великолепно, как со шпагой и квилоном. Иногда ему говорят, что он не может спасти их всех, но Алва не верит — они никогда не видели, как он дарит жизнь тем, кто вызвал его на дуэль, и лечит тех, кто кого вылечить уже невозможно.

Когда он впервые ведёт в бой своих людей, ему девятнадцать. Он в первых рядах, не отсиживается где-то в окопе, и люди идут за ним, и Алва рвёт, уничтожает, убивает, рана в спине ноет, рука почти не гнётся, губа закушена, и один его взгляд заставляет солдат приподнять головы и бороться, ещё и ещё. В ту, первую битву, Алва не теряет никого, и возвращается с засученными рукавами и распущенными волосами до пояса, гордый и яростный, как молодой лев после первой охоты, и в этот раз он говорит Дораку:

— Я могу быть лучше. Если вы позволите мне.

В книжной лавке он берёт всё, что может найти — и слова, слова плывут сквозь него, заставляя его почти приплясывать от нетерпения, приносят мечты о тихих хижинах на отвесных скалах, о шёлковых платьях необычного кроя, которые оголяют тонкие женские лодыжки, о незнакомом языке, гортанно раздающимся над сухими степями, и как же ему хочется. Хочется всего, но то всё, что ему дозволено — это стылые надорские чащи, дуэль с храбрым, хромым и безнадёжно хорошим человеком, остывающая кровь на клинке. Он не спит ночами и думает, это всё равно что плыть против течения, и он всегда недостоин, и ему всегда мало, и его всегда мало, пространство и время, в которое он заключён — чётко-определённая, архифинальная вещь, и Алва знает, что должен спешить, чтобы попробовать всё. Ему нужна свобода, воздух, простор, чтобы расти, чтобы не задыхаться. Ночью он читает, пока не догорает высокая свеча из плотного воска, поэзия, проза, инженерное дело, медицина, эпос, балансирует на каблуках, пока ждёт аудиенций у Дорака (единственного, ради кого Алва ещё ждёт). Мысли проносятся в голове. Его разум горит.

Однажды утром в середине лета Дорак сцепляет пальцы и пожимает костлявыми плечами.

— Ну так иди. Попробуй тот пирог из Дриксен.

И Алва идёт.

Он летит прочь из Талига, как белая голубка, покоряет Гаунау и Дриксен в течение четырёх чудовищно сложных лет. Он ходит босиком по пескам багряных пустынь, сидит в тавернах на мощёных площадях Липпе, учится танцам-сквозь-костры с жителями Бордона, носит бумажную корону на празднике в Кагете, ужинает с аббатами Агариса и молотит зерно в Варасте. Он убивает и казнит, если требуется, без милосердия и без осуждения, отправляет для своей бывшей любви самые дорогие драгоценности, что может найти. Он снова отращивает волосы до пояса, заплетает их в косу, затем срезает их почти под корень, отращивает снова и подвязывает в небрежный короткий хвост. Он часами стоит под низким небом Нуху и промокает до нитки под тёплым весенним дождём. Он не боится ничего, кроме слабости, затухания в постели, слепых пятен перед глазами — этих обличительных признаков старости. Он живёт.

В конце концов он проделывает путь от Флавиона до Полуденного архипелага и дальше, на самый южный край мира. Он видит, как снаряжаются тростниковые корабли, пьёт горячий шоколад и приручает зверя с пятнами на шкурах — отметинами от рук древних богов; съедает огромный пирог с яйцами и кислой капустой, закинув ноги на роскошные подушки Готфрида; пробирается тропами сквозь ледяные клыки гор таких древних, что люди успели забыть их имена, ходит равнинами и солончаками Кир-Риака и преподносит свой медальон Повелителя ветра в дар безумному королю крошечного острова; тот так боится упасть в небо, что передвигается на четвереньках и цепляется за Алву, как ребёнок. Иногда он посылает письма, очень редко, ещё реже он получает ответ, и каждая скупая строка заставляет его сердце биться сильнее и чаще.

(Он вспоминает Эмильену — он никогда не сможет забыть Эмильену, пока его спина похожа на фантастический изрезанный холст, как рубище того дикого короля; он воскрешает в памяти леса Надора и если бы он сильнее тогда, в молодости, он бы задушил всезнающего Дорака его же сутаной).

Он успевает прожить три или четыре жизни за одну, меряя шагами каждый угол и каждую тропу между Талигом и не-Талигом (первое, благодаря его стараниям, становится больше, второе — меньше), до которой может добраться, беспокойный, как океанское течение. Места, где он проходит, совершенно не такие, как на картах; Фельп так прекрасен, что крадёт его вздох, берега Неванты пахнут солью, коричными палочками, можжевельником и дурными известиями. Алва ест сладости, которые оставляют на языке послевкусие прогорклого мёда, за которые шады продавали дочерей в рабство и идёт дальше. Регинхайм нестерпимо синий синий синий, город покорно раскинут перед ним, как клетчатая женская юбка. Урготелла. Урготелла — это страсть. Рыбаки в доках, крошечная исповедальня с деревянной решёткой, солнце, тонущее в море. Розовое вино. Мягкие губы в темноте, которые он забывает, как только наступает день. Созвездие снов, о которых он не подозревал.

Он думает, что нанёс бы на карту весь мир, если бы мог. Иногда Алва задумчиво грызёт палочку для письма, выточенную из моржовой кости, но у него, у того, кто может всё, — не выходит. Не выходит запечатлеть то чувство, непреодолимое вожделение, звук крови в ушах от разреженного горного воздуха. Он не может назвать всё это, и слова никогда не складываются так, как должно.

И как это всегда бывает, месяцы складываются в годы. Его губы становятся тоньше, белоснежные пряди простреливают чёрные волосы. В конце концов, он учится, с неохотой, и понимает, что не может спасти всех. Он снова приезжает в столицу, в прекрасную позолоченную клетку с её спрятанными монстрами, призраками и могилой Альдо — не совсем Ракана на городском кладбище. Дорака больше нет, и Алва испытывает ликующее облегчение, чувствует себя почти мальчишкой, хотя он уже не так стремительно взлетает на коня — и всё же, всё же. Его осыпают золотом и наградами, заверяют в огромной благодарности, которую испытывает перед ним Талиг, и так же настоятельно, аккуратно советуют исчезнуть подальше из города и никогда не возвращаться. Нынешний правитель не похож на Рокэ, но слухи не утихают за эти годы, а наоборот, вспыхивают, словно костёр на открытом воздухе. Алва слушает юного короля и балансирует на каблуках. Мысли проносятся в голове. Его разум горит.

***

Закутанный в меховой плащ, Ричард, граф Горик, спрашивает о путешествиях. Его глаза теплее, чем солнце, и его весёлая дерзость так и не поблекла за эти годы. Он напоминает Алве о… о многих вещах.

— И какое у вас любимое место? Самое? — он спрашивает Алву, солнечный свет бьёт ему в спину. Ричард такой ясный, такой искренний, Алве легко читать его мысли. Иногда он не может решить, то ли это детскость, которая осталась в Диконе спустя столько лет благодаря тому, что сам Алва баловал его все эти годы, то ли просто доброта, которая встречалась ему так редко в его путешествиях. В любом случае, Ричард заставляет его улыбаться.

— Я не знаю, — беззаботно лжёт Алва. Он прекрасно знает, что это за место. — Я плыл сквозь бесконечное море туда, где кончается земля, и видел, как вода падает в темноту.

Он поудобнее устраивая голову на коленях Ричарда. Сквозь ресницы Алва видит, как тот вздыхает. Его нежные очертания губ, которые помнит Рокэ, не может скрыть даже небольшая аккуратная борода, которая удивительным образом делает его лицо ещё моложе. Ричард кидает на Алву обвиняющий взгляд.

— Море — это не место, знаешь ли.

— Ну хорошо. В таком случае, Эйнрехт?

Граф Горик состраивает рожицу.

— Я разочарован.

— И почему же, позволь поинтересоваться?

— Потому что все дриксы — самовлюблённые идиоты с манией величия и думают, что их дерьмо пахнет фиалками.

Алва накрывает ладонью свою улыбку.

— Дикон. Ты же никогда не был в Дриксен.

— А мне и не надо.

Они расположились у неподвижного озера рядом с Надорским замком, свежие белые камни соседствуют с древними, потемневшими, разбитыми непогодой и тщательно починенными. Алва был здесь больше раз, чем он может сосчитать.

— А вот вы путешествовали везде, эр Рокэ. Можете даже продать свои мемуары, чтобы потеснить ненавистного Барботту с полок. Вы можете. Вы точно-точно можете.

— Продавать — увольте. А записать — очень даже, — говорит Рокэ. — Или, может, нарисовать точную карту. Но я не силён в рисовании иных вещей, кроме карикатур на Штанцлера, и писать у меня тоже не выходит.

Мир — это не то, чем кажется. Это цвета, формы, запахи, лунный свет на воде, который разрезают чёрные корабли, сильное пожатие рук, древняя сила в его крови. Это то, что можно попробовать на вкус, задержать в пригоршне, вырастить в саду, то, что можно покорить, подчинить, увидеть во сне. Смех друга, хрип врага, нежность любовника. Алва не может объяснить всего этого, и не существует, конечно, никакой карты, чтобы найти всё это; но оно есть и всегда будет.

Он влюбился в это ледяное озеро, как только увидел, очень, очень давно, когда Ричард Окделл бегал в платьицах, и его мягкие детские волосы заплетали в косички; холоднее, чем северные горы, где живут змеи, покрытые мехом. Он рыбачил в этом озере, оно видело его отражение: безусого юнца с гладкой кожей, не обезображенной ни единым шрамом; солдата, возвращающегося с казни и везущего домой тело хозяина этих земель, болот, полных клюквы и крови; влюблённого.

Ричард нерешительно пожимает плечами:

— Я мог бы записать. Для вас. Или просто послушать, если вы хотите.

— Ты будешь внимать долгим воспоминаниям старика, пережёвывающего свою жизнь? — усмехается Алва. — И я не заставлю тебя засопеть уже на третьем предложении?

— Как вы понимаете, я уже в том возрасте, когда матушка не загоняет меня в постель с заходом солнца. Для этого теперь есть жена, — его глаза удивительно серые и такие знакомые. Алва долго смотрит на него снизу вверх и на секунду думает, что было бы между ними в другом времени, в другой жизни, развёрнутой на бусине миров чуть иначе.

— Хорошо, юноша. В таком случае, я расскажу, — он поворачивает голову, скользя щекой по мягкой ткани штанов, чувствует спокойное тепло Ричарда, видит вдалеке утёс, который тонет в озёрном отражении. По краям стоит лес, полный тьмы, в котором однажды он встретил оленя с эсперой, сияющей между рогов.

Ричард нерешительно роется в сумке и достаёт переносную чернильницу и кусок пергамента и объясняет. — Ноябрь. Мы подсчитываем налоги, до белых мушек. Как раз подадим быка к вашему дню рождения. Я могу начать писать прямо сейчас, если хотите? Здесь хорошо?

— Да, — говорит Рокэ и закрывает глаза:

— Здесь хорошо.

---

картинки для герцога Алвы)

[Ystya]

Ну что, господин Первый маршал Талига, с днем рождения!
Принимай подарки!
Основной: Рокэ «любит это дело до одури», как вспоминал Лионель. Вот пусть и пофехтует в свой дэ-рэ. С Джастином Приддом. Отработка «леворуких» ударов.

И, так сказать, дополнительный поздравительный вариант. И нет, там все по доброму. Просто поздравлять соберано у меня будут ЛЧ.

Килеан яду накапает (подать бокал имениннику ему не позволят)(ну не в этот день, это же неприлично…))), Иорам Ариго прочтет хвалебный стих собственного сочинения (зря он, чтоле, бастард Капотты?!!!), Вальтер просто посмотрит со значением))))
А торт будет большой, красивый, с кремом (почему-то вспомнился мой любимый с детства капитан Крюк, подкладывающий Питеру Пэну тортик. Ну у нас Капитан Спрут, ладно), тортик, издающий подозрительные звуки. С последними словами поздравлений Вальтер щелкнул пальцами и из торта …:
Вариант для любителей Тарантино:
Появилась Катари Ариго под песню «After Dark».

Вариант для садистов:
Появились Окделлы!!!!

Вариант для фиялок и тех, кто просто желает, чтоб у ПМа был доообрый праздник))))

---

«Достать из-под земли» (Рокэ Алва/Валентин Придд)

[пером_и_шпагой]

Автор: Сфитризир
Название: Достать из-под земли
Дисклеймер: на чужое не посягаю, своего не отдам
Пейринг: Рокэ Алва/Валентин Придд
Жанр: романтика, мистика, приключения
Категория: слэш
Рейтинг: PG/12+
Размер: мини (9 830 знаков)
Аннотация: Ибо крепка, как смерть, любовь(с) Собственно, название отражает то, что предстоит проделать с Вороном Валентину. В силу долга, личной привязанности и довольно оригинальным способом.
Комментарии: 1) Предполагается, что этот текст в честь д. р. Р. А.
впоследствии станет частью большего.
2) Посвящаю  Джедайту – заказчику и музе.
3) Выражаю огромнейшую благодарность:  XSha – за вдохновляющие тексты и снимки, рассказы о лунной корриде и синей мулете, профессиональные советы и редактирование соответствующей сцены;  Суэньо – за давние обсуждения, фик «Naci en alamo», приобщение к «Луне» Калугина и мысль про этапы жизни Рокэ как терции корриды.
4) Использовано стихотворение Мигеля Эрнандеса «Запахи».

Занятия с герцогом Алва. Проводятся наедине. ...
Валентин Придд входит весь такой задумчивый,
выходит весь такой загадочный.
snou_white

Только попробуй погибнуть – найду и лично прикончу!
Народное творчество

Мальчик, я болен тобой.
Я веду тебя тропами ветра…
...Прочь! В этом пламени – морока плен,
Это магия рвется из рук,
Трепеща в переливах сапфира.
Ночь! Адаманты на черном крыле.
…Жизнь слепила погоней
В потоке расплывшихся истин.
Ты ведь так и не понял,
Какой в этом смысл – бери,
Я даю тебе смысл.
Так прими, проколи мне хребет копием,
Почерпни меня лжицей,
Пролей мою душу
В прогорклые соты столетий –
Холод и Пламень!
Сергей Калугин. Луна над Кармелем

Есть три случая в жизни человека, когда нагота
необходима. Когда человек рождается, когда
занимается любовью и когда полностью открыт
перед самим собой. Коррида сочетает в себе все
три случая – это и полное откровение перед
самим собой, и любовь, и рождение заново.
Я отказываюсь от всего и вдруг ощущаю
одиночество в безграничности летней ночи.
Только биение моего сердца. Только мой
обнаженный страх и только то, чего я стою на
самом деле. И сейчас нет никакого препятствия
между быком и мной.
Перевод-пересказ XSha

Службу правил Сильвестр; льющийся из высоких стрельчатых окон свет наполнял храм золотом и благостью. На скрип тяжелых дверей головы повернули немногие, но кардинал чуть сощурился, а одетая в цвета Кревкеров миловидная дама, проявив осведомленность, заметила подруге – и доброй половине соседей заодно – что обретший герцогскую цепь красавец-полковник по возвращении из Кэналлоа, должно быть, нуждается в утешении.
Искупанный в солнце, но занявший затем место в тени молодой герцог и впрямь был бледен, однако в обведенных голубоватыми тенями глазах чувств читалось не больше, нежели в мерцавших на черном бархате колета родовых сапфирах.
Пятилетний Валентин, до того не в пример старшему брату стоявший смирно, с любопытством воззрился на прибывшего, после чего, тронув за рукав графа Васспарда, шепотом поинтересовался, почему у Леворукого теперь темные волосы. Габриэлла закашлялась, Ирэна покраснела, но Юстиниан, будто бы не заметив осуждающего взгляда герцога Придда, ответил, озорно блеснув глазами: «Дай подумать... Красится?»


Из личных записей В. О. Придда, сожженных Р. Алвой по прочтению

…гнал коня в Васспард, радуясь, что долг и веление сердца совпадают. Да нет – это ты гнал меня, ты снился, мерещился, пока не перестал казаться порождением звериной тоски. Порожденные ею видения были иными – острыми, как море солено-горькими – в этих же творились вещи, способные укрепить грызущие душу подозрения и одновременно развенчать оные. И все же я долго медлил, прежде чем испросить разрешения на краткую (благо, расположение войск позволяло) отлучку. Наплел – о, герцог Придд помнит такие слова? – Ариго проникновенную невнятицу про дом (отчего не сказал правду – о желании «проверить одну догадку», право, не знаю), сам это вранье не запомнив, и – в путь.
Тот показался сном – светло-серая шея Аше то и дело становилась вороной, – а, позже, нелюбимый мной замок – мрачной, но притягательной сказкой из камня. Мимолетно отметив, что таким, должно быть, Васспард представился бы тебе, я первым делом решил проверить подсказку из видений, хотя и казался себе безумцем, хуже того – ведомым безумцем. Не выношу неуверенности и блуждания впотьмах!

…Картина, против ожиданий, сохранилось, но вот Лакония на ней теперь не было. Повинуясь безотчетному порыву, я протянул руку и коснулся…

<страницы вырваны>

…предсказуемо обнажен, но в правой руке оказался эсток, а левая удерживала натянутое на палку полотнище, темное в лунном свете. Песок под ногами, напротив, показался мне очень светлым. Подняв глаза, я увидел в отдалении большого черного быка и в первое мгновение подумал, что это, должно быть, литтен – и последнее испытание для нас с Рокэ. Но куда же тот подевался?
Я здесь, это я. Мысли путаются… Убить… я тебя… ты… оба. Это выход.
Часть меня не желала понимать – и верить, но в моей крови ведь нынче текла и кровь Алвы, а тот чуял Лабиринт как звери чуют лес. Я знал: Алва – бык, быка должно убить; тело знало – как. Двинулось плавно, уверенно: шаг, еще один. Песок оцарапал колени, когда я на них опустился – дерзость горячила кровь; я пододвинулся ближе к быку, держа полотнище перед собой – тряхнул им одновременно со вскриком, привлекая внимание.
Бык атаковал; так близко оказалась острота рогов – опасности и жизни острота – и я повел их под тканью и вокруг себя. Еще, еще, передвигаясь на коленях. Уводя полотнище за спину и перехватывая его другой рукой – успеть! – разворот, и снова разворот, и снова.
И лишь благополучно поднявшись на ноги я позволил себе удивиться, что даже в нынешнем облике Алва ведется на мои уловки. Впрочем, вместе с новыми навыками я обрел и понимание, насколько опасен этот бык: он не опускал голову и смотрел вверх на меня, а после каждой фигуры очень быстро поворачивался обратно. Лучше для него – и хуже для меня – видимо, и быть не могло, однако… Как же я желал поменяться с ним местами… нет – взглянуть его глазами на ночь и себя. Каким я ему представляюсь? Человек бы оценил мое мастерство, даже позерство, понял бы жажду риска. Бык же оную разделить, верно, не мог; и все же мы противостояли друг другу, каждый – пробный камень для другого.
Повернувшись боком к противнику, я отвел руку с полотнищем назад – и прогнулся в спине, вздергивая ткань вверх, чтоб бык пробежал за мной, повернулся и, в попытке снова боднуть плащ, промчался теперь уже спереди. Так, не сходя с места, фехтовал Алва – так, оказывается, торирую я. Мастерство мне одолжили, это так, однако же самообладание было моим собственным, как и манера боя. Скупые, но демонстрирующие гибкость движения, готовность идти на риск… Вот он – она, смерть – приближается сгустком темноты – кожу опаляет чужой мощью – но рога вместо бедра встречают ткань.
Жгучая ласка рогов, мазок хвостом по моей талии – мы никогда не танцевали вместе, но я бы хотел. Не танцевали, не дрались – множество не-совершенностей осталось в окружающем песок небытии. А на песке – ты и я, одетые в лунный свет, лишившиеся имен и цепей, но связанные тем, что крепче смерти.
Повинуясь вдохновению, я сделал редкостно живописный для себя поворот – темно-синее взметнулось за спиной, – после чего исполнил классическую фигуру и прижал клинок ко лбу разогнавшегося было быка, останавливая его; мы оба тяжело дышали. Неспешно отвел и опустил оружие под направленным на меня взглядом. Отошел. Если… когда мы выйдем снова на свет – в мир, ты узнаешь как я жил без тебя, как носил данные тобой перевязь и память. Я сотру своими ладонями следы всех твоих тревог, а сейчас – оле́! – атакуй! И да поможет нам Чужой, querido.
В ладони теплела рукоять эстока; все «невозможно» остались далеко позади, и мысль о том, что в нынешней схватке, более схожей с любовью, нежели само соитие – ибо полнее, я впервые в своей жизни проникну в Алву, причем именно неметафорическим клинком, не казалась дикой. Дикими сейчас были мы оба, дикими и единственно правильными.
Мы застыли друг напротив друга. Кровь пела, и я не стал тянуть. Отбросил полотнище на песок, сделал шаг и за миг до неизбежного попадания на рога всадил лезвие противнику между лопаток, прямо в сердце.
Смертью бык поделился со мною настолько же щедро, насколько человек делился жизнью. Мы захлебнулись; уже не видя даже тьмы, я услышал будто бы шум прибоя и какую-то песню:

Чтобы запах гвоздики услышать,
мальчик встает на колени.
Вспышки кармина. А запах
прядет свои красные тени.

Чтоб учуять, как пахнут корни,
мальчик на землю ложится.
Когти земли. А запах –
синее синего ситца.


…Прядь темных волос – блестящая змейка – скользнула по бледной щеке рядом. Вздохи; короткий разговор из порожденных касаниями отзвуков. Молчание. Дыхание. Солнце.
– Вы не бывали в Алвасете прежде, герцог?
– Вы же знаете, что нет.
– Касательно вас я не уверен уже ни в чем. Кроме разве что двух вещей: верности и упрямства.
– Последнее я полагал целеустремленностью. Так вы уверены, что это окрестности Алвасете…
– А не Рассветные сады?
«…прямо в поле, срамота какая!» – вопли опережали кипящую от негодования поселянку.
– Теперь – вполне.
Усмехнувшись, неузнанный соберано Кэналлоа поднялся, а, точнее, слез с такого же нагого и пыльного Придда. Тот не спешил принимать менее двусмысленную позу, справедливо рассудив, что редчайшей возможностью стать свидетелем впавшего в немилость у дамы Ворона следует пользоваться. Раз уж с интимной обстановкой все равно не заладилось. Пока.


Из личных записей Р. Алвы, сожженных им по написанию

Я люблю тебя.
Это то, в чем я совершенно уверен с тех пор, как ты тогда сказал: «Я пойду» – и криво застегнулся, помнишь? Но, говоря о жажде – мне кажется, она была всегда, это мой единственно возможный отклик на тебя.
Верно говорят, что для любви слов нет: любящим сердцу и глазам любимый представляется личным чудом. Я всегда был несдержан: любил гранаты, перемазываясь соком, любил море, ныряя в него, полюбил тебя – не смог оставить. Впрочем, не исключено, «мы» – еще одно чудо, уже видимое посторонним.
Мое расположение убивало, но это чувство, по-видимому, позволило тебе вернуться. Со мной – твоя любовь дала мне… нет, не руку, скорее пинка. Я никогда не требовал признаний – поступков казалось достаточно. К тому же ты ронял слова как ройи, жаркие и нежные южные слова – так давно тобой изученные, что они перестали быть чужими; выстанывал мое имя.
Я не должен был чего-то хотеть, желать кого-то. Сильно, всерьез. Теперь – могу, но привык к иному. «Делай, что должно, и будь что будет» – действительно хороший подход, но на мгновение я позволю себе слабость, и скажу: будь со мной на дороге жизни, вступи со мной на мост смерти – мы были там, обоим понравилось.
Я сейчас сожгу эти строчки – заблажилось поупражняться в гальтарском – а ты спи. Ты так мало спал в ставшие днями ночи нашей войны.
Мой. Только для меня – такой. Валентин, плата де корасон.

@темы: фанфик

---

Фест к дню рождения Рокэ Алвы

[Улица Мимоз]

Дорогие друзья!

Приглашаем всех желающих отпраздновать день рождения Первого маршала Талига.

Согласно каноничным источникам, Рокэ Алва появился на свет в 17 день Осенних Волн (по земному календарю это 22 ноября). Поздравить соберано можно любым подарком: фиком, артом, коллажем, крафтом, аналитикой и т.д. Все подарки самостоятельно размещаются участниками праздника в этом сообществе в день торжества.

Все подарочные работы должны быть новыми, подготовленными для этого феста и не публиковавшимися ранее. Жанры и пейринги возможны любые, но именинник должен быть одним из главных героев. И (это очевидно, но на всякий случай уточним) желательно не нарушать атмосферу праздника особенно мрачными историями и дэсфиками.

Приходите!

Распространение баннера приветствуется))

код

<div align="center"><a href="http://alva-fest.diary.ru/p206439027.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/3/5/3/3353511/83473851.jpg"></a></div>

еще баннеры

код

<div align="center"><a href="http://alva-fest.diary.ru/p206439027.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/3/5/3/3353511/83473879.jpg"></a></div>

код

<div align="center"><a href="http://alva-fest.diary.ru/p206439027.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/3/5/3/3353511/83473856.jpg"></a></div>

код

<div align="center"><a href="http://alva-fest.diary.ru/p206439027.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/3/5/3/3353511/83473880.jpg"></a></div>